– Немцы с гордо поднятыми головами приехали в нашу деревню Рудню, расположенную под Смоленском, через 10 дней после начала войны, 2 июля. Колонны машин и мотоциклистов расположились в военном городке, который за день до этого покинули красноармейцы. Ушёл на фронт и отец. Прощаясь, он говорил, что через две-три недели наша армия разобьёт фашистов, и мы снова будем вместе. Но это случилось лишь через пять лет.
Немцы регулярно ходили по домам, требуя «курка», «яйка». Нередко сами заглядывали в курятники и рубили шомполами головы курам, а ещё забирали всё, что нравилось, и особенно льняные вещи, включая вышитые женские рубашки. Они заставляли мирное население работать на них – стирать, убирать, готовить. Когда одна женщина просто по болезни не смогла этого сделать, фашисты согнали всю деревню и на глазах у всех повесили её, а потом бегали вокруг и фотографировали, как она билась в конвульсиях.
Оккупанты собрали со всей округи евреев и тех, у кого были просто темные кудрявые волосы. Они заставили людей копать большую яму метр–полтора глубиной, а затем перекинули через неё брёвна и приказали перебегать по ним. Приговорённые успевали сделать лишь пару шагов, когда пуля врага настигала их, и они падали в яму. Так немцы развлекались – они смеялись и снимали происходящее на фотоаппараты, а других мирных жителей заставляли на это смотреть. Потом они приказали гражданским засыпать яму землёй, несмотря на то, что многие из находящихся в ней ещё были живы. Эта насыпь «дышала» и шевелилась несколько дней, я долго не могла ходить мимо неё.
Как-то ночью я проснулась и услышала разговор мамы с пятью мужчинами. Ими оказались партизаны в белых маскхалатах, которые попросили их покормить. Вообще отряд состоял из 30 человек, все они разошлись по разным хатам, а под утро ушли. А через несколько часов привечавших их женщин, включая мою маму, увезли фашисты. Оккупанты пытались выведать у них информацию про связь с партизанами и травили собаками. У мамы все икры были в глубоких чёрных ямках от укусов.
К началу войны я успела окончить четвёртый класс, а поскольку тогда все учили немецкий язык, спрашивала у старших девчонок, как произносить некоторые фразы. Записывала их, разучивала и благодаря этому могла объясняться с солдатами вермахта. Дважды это помогло. Один раз поздно вечером к нам постучался немец и начал требовать, чтобы мы открыли дверь, но я произнесла целую речь, что у нас спят маленькие дети и мы очень боимся, и тогда он ушёл. А во второй раз, когда фашисты стали отступать и захотели забрать нашу корову, я начала лепетать, что она больная и нужна нам самим, потому что наш дом сгорел и у нас больше ничего нет. В итоге бурёнку оставили.
После семилетки, окончив калужское педучилище, я стала преподавать в школе. В Волжский мы с мужем приехали в середине 50-х годов. Здесь сначала поработала в школах, а потом меня пригласили в только что открывшийся политехнический техникум. Много лет я посвятила и волжскому медицинскому училищу, а на пенсию вышла в 92-м. Сегодня меня подводит здоровье, но зато радуют повзрослевшие внуки. Живут в Москве, но часто звонят, а внучку, выбравшую путь актрисы, я к тому же ещё и периодически вижу по телевизору. Это Диана Пожарская, о которой не раз писала «Волжская правда».
