Николай Варавин: «Война участвует во мне»

…Десять служебных командировок – без малого четыре года — Николай Алексеевич находился в составе временной оперативной группировки МВД России, организуя информационное обеспечение ее деятельности. Чем памятны ему события второй Чеченской войны?

Четыре года на войне

-Первый раз я выехал в командировку в Ханкалу в феврале 2000 года в качестве начальника пресс-службы в группировке управления исполнения наказаний МВД России. Сказать, что в то время нашим военным приходилось трудно, — ничего не сказать. Незадолго до приезда нашей группы был закончен штурм Грозного, разбитые силы боевиков расползлись по всей республике, началась партизанская война. Бандиты устраивали засады на наших ребят, безжалостно убивали всех, кто попадался на пути. Потому, выдвигаясь в очередную поездку, мы изучали оперативную сводку: на таком-то километре работает снайпер, чуть дальше замечено передвижение бандгруппы… По одиночке мы не ездили, шли в составе бронеколонны: впереди бронетранспортёр, за ним несколько «Уралов» (мы называли их «Хищниками»), где-то в середине пристраивался наш журналистский «УАЗ» (как правило, бронированный), а с воздуха колонну прикрывали вертолёты. И всё равно, несмотря на меры предосторожности, чуть ли не каждый день происходили столкновения с врагом, гибли люди…

-Что входило в обязанности руководителя пресс-службы?

-Следовало не только освещать действия наших войск, но и составлять сводки (к нам в пресс-службу стекалась вся информация), рассылать их журналистам, а также привлекать представителей СМИ для освещения наиболее важных событий.

-Как же военная тайна?

-А мы никаких тайн не разглашали. Существовал строго определённый круг тем, которые следовало освещать. Категорически нельзя было писать о потерях: погибших или раненых военных, уничтоженной технике.

Таковы правила: пока нет весомых доказательств гибели бойца, он считается живым. Кроме того, надо было точно выяснить все обстоятельства произошедшего: где попал в засаду, откуда боевики вели огонь, кто командовал бандгруппой – чтобы поставить точку в этом деле. Добавлю, что многих из тех, кто нападал на наших ребят, мы в итоге задержали. Та же судьба ждёт и боевиков, которым пока удаётся избежать правосудия: у таких преступлений нет срока давности.

И ещё одно «нельзя» для журналистов: нельзя пользоваться «инсайдами» (своими источниками информации), озвучивать слухи. Такие публикации могли стоить жизни кому-нибудь из наших солдат или сорвать военную операцию… Хотя, бывало, работники СМИ нам здорово помогали. Например, журналист радио «Свобода» Андрей Бабицкий: боевики его похитили, а наши ребята освободили. Несколько лет спустя я узнал, что, благодаря полученной от него оперативной информации, удалось отбить у бандитов нескольких российских солдат и офицеров.

Эпизод первый: Мимо «Минутки»

-О том, какую роль в жизни человека играет случайность, я знаю не понаслышке. Это случилось 21 августа 2004 года – во время моей третьей командировки в Чечню. Загляните в любую энциклопедию, и вы узнаете, что именно в этот день боевики предприняли попытку штурма Грозного. А мы с товарищами оказались в самой гуще событий.

Дело в том, что в августе в республике должны были пройти выборы президента (им в итоге стал Алу Алханов), а сотрудники пресс-службы принимали участие в работе избирательных комиссий. 21 августа мы доставили документы в избирком в Грозном, и тогдашний начальник пресс-службы Алу Алханова, Андрей Пилипчук (генерал-майор полиции в отставке, бывший руководитель пресс-службы МВД России), провожая нас, обронил: «Что-то, ребята, у меня на сердце неспокойно. Не суйтесь в центр города – на площадь Минутку, лучше выезжайте на окраину». Мы согласились, что лучше не рисковать. В тот день мы почему-то были не на журналистском «УАЗе», а на обычной легковушке с затемнёнными стёклами – тогда в Чечне так многие ездили. Наша машина медленно двигалась по шоссе – движение было интенсивным, как вдруг кто-то из нас обратил внимание, что по тротуарам с обеих сторон дороги (точнее, по тому, что от них осталось после обстрелов) движутся колонны людей, вооружённых автоматами, в чёрных камуфляжных костюмах с чёрными же «вуалями» (так мы называли маски, закрывавшие лицо). Коллега из Краснодарского ГУВД Сергей Заноздря говорит: «Это всё милиционеры, наверное? Новый призыв? Откуда столько? Надо спросить». И стал дверцу машины открывать прямо на ходу. А что ещё мы могли подумать? Солнце светит, небо синее, центр города… Как хорошо, что я его не пустил: «Ты с ними разговаривать начнёшь – вся улица встанет. Успеешь пообщаться. Видишь, с вещмешками идут, с гранатомётами – на учения, наверное. Значит, в республике всерьёз стали порядок наводить».

Тут наш водитель свернул с центральной трассы, и мы через какой-то дачный посёлок выбрались из города. Приехали в Ханкалу – а там тревога, ребята вооружаются, грузятся на машины. «Что случилось?» — «А разве вы не из Грозного приехали? Там же бой идёт!».

Позже выяснилось, что в тот день мощная группировка боевиков совершила попытку захватить центр города. Операцию разработал лично Аслан Масхадов. Бандиты шли по улицам, не скрываясь, — и никто не встревожился: в камуфляже и «вуалях» тогда ходили и военные, и гражданские. В итоге бандиты захватили центральный район Грозного, окружили Октябрьское РОВД, но прорвать оборону милиционеров так и не смогли. Озлобившись, боевики стали расстреливать все машины, выезжавшие на площадь Минутка. Было уничтожено 40 автомобилей, сожжено два бронетранспортёра федеральных сил, погибли 30 милиционеров, два сотрудника охраны президента и один сотрудник спецслужб, а также обычные жители, которые находились в сожжённых машинах. Всего погибло 70 человек. Однако, когда в Грозный прибыли на подмогу федеральные силы, боевики стали покидать город. Боевики оставили вместо себя подростков, которые прикрывали их отход. Многих удалось задержать. Я присутствовал на допросах: выяснилось, что штурмовали город вместе с боевиками 15-16-летние ребята из горных сёл, практически безграмотные и не понимавшие, что происходит. Твердили одно: им дали автоматы и велели защищать любимую родину. Вот они и стреляли по всему, что движется… В ответ по уходящей по Старопромысловской дороге колонне боевиков был нанесён удар из реактивных установок «Град». Возмездие свершилось.

Эпизод второй: ингушские галушки

-Ещё одна история случилась в 2006 году. Журналистов пресс-службы отправили со срочным заданием в Карабулак (Ингушетия) на оперативную съёмку. Сюжет мы сняли, но провозились долго: материала оказалось много, мы долго писали синхроны, потому и задержались. Это плохо: уже темнело, а дорога в Ханкалу идёт по открытой местности, так что случиться могло всякое. Один из моих подчинённых, лейтенант Евгений Ворочалков (в настоящее время начальник пресс-службы УВД Вологодской области, подполковник внутренней службы), нервничал и всё повторял: «Ребята, поехали скорее! Опасно!» ОН был прав, но… у нас с утра маковой росинки во рту не было. Пока вернёмся на базу, столовую уже закроют. Опять всухомятку питаться? И повёл я ребят в местное кафе. Заказали блюдо местной кухни, что-то вроде галушек с мясом. Женя демонстративно отказался от обеда и всё поглядывал на часы. Наконец выехали из Карабулака. Доезжаем до Урус-Мартана, смотрим: на блокпосту усиление, чеченский ОМОН дежурит. «Что случилось?» — «Да минут сорок назад заварушка была, боевики дорогу простреливали»… А мы, как на грех, в тот день были не в своём «бронике», а в обычном «УАЗе». Если бы не задержались в кафе — могли в два счёта отправиться к праотцам. Вот тебе и галушки…

Эпизод третий: «Мы всегда стреляем»

Стрельба в Чечне была явлением постоянным. Она всегда начиналась неожиданно и так же неожиданно стихала. Стреляли не только боевики, но и наши ребята, особенно новички, оказавшиеся в незнакомой местности, — палили «на всякий случай», чтобы напугать потенциального противника. А бывали и такие истории: в день внутренних войск МВД России, 27 марта 2006 года, мы получили задание съездить на один из объектов в горной местности и провести панорамную съёмку. И вот едем, я сижу в машине в наушниках, слушаю композиции легенд мирового рока. Надо сказать, многие наши ребята во время поездок не снимали наушников: музыка хорошо отвлекает от мыслей о том, что смерть ходит рядом. Сжиться с этой мыслью нельзя, что бы ни говорили бывавшие там военные. Отвлечься — можно. Вот так и ехал под музыку, не обращая внимания на вспышки и всполохи: «Это далеко, неопасно». И вдруг водитель толкает меня в бок: «Шеф, это же по нашей машине палят!» Кто? Боевики? Их здесь нет. Значит, наши? Шофёр сигналит, я кричу: «Не стреляйте, я подполковник милиции!» Нас услышали, разрешили подъехать, проверили документы. «Вы почему стреляли, ребята, не разобравшись?» — спрашиваю у одного из офицеров. Ответ меня поразил: «А мы всегда стреляем». К слову, дальше этого блокпоста он нас не пустил, да мы и рады были, подумав, что придётся возвращаться по той же дороге… Этого офицера я встретил года через три, у него закончился контракт, он ехал домой, в Саратовскую область. И он меня узнал. «Вы уж нас извините за тот случай»…- говорит. Но взгляд у него был таким же, как на блокпосту весной 2008 года — пустой и холодный. Я понял, что ни секунды он не жалел о том, что по его вине мы чуть не погибли. Я так и не посмел у него спросить: «Как же ты будешь жить дальше, парень?» Видно было, что война выжгла его, перемолола. Она страшно меняет людей.

-И вас изменила?

-Да. На войне привыкаешь к постоянному чувству опасности, ты всё время в напряжении, готов мгновенно действовать по команде. И пусть я работал в пресс-службе, но оружие-то в руках держал. И в боевых действиях участвовать приходилось. Хотя я не боец, у меня задача другая: запечатлеть историю на плёнке (скажу без ложной скромности, и сейчас иногда вижу в новостных и документальных сюжетах снятые нами — мной и оператором Димой Никифоровым — кадры) и уцелеть. Бегать с автоматом и стрелять — не показатель героизма для журналиста. Каждый должен заниматься своим делом.

Зачем полковнику театр?

-Конечно, война меня перемолола. Поймите правильно: десять командировок, четыре долгих военных года меня настолько вымотали, что даже общение с людьми для меня стало колоссальной проблемой. После командировки, как правило, чувствуешь смертельную усталость, но через месяц-другой вдруг понимаешь: тебе хочется вернуться на войну. Там другая жизнь, другие правила — и ты часть этой жизни. Но во время последней поездки я вдруг сказал себе: «Всё, Коля, отвоевались, хватит». Врач, осматривавший меня после возвращения, сказал: «Николай, ты стихи, что ли, учи… А то совсем потеряешься во времени и пространстве». А я уже почти потерялся — слишком долго был на войне. Я перестал улыбаться. Перестал спать по ночам. Чувствовал, что всё окружающее вызывает у меня злобу и раздражение. Спас меня Сергей Газарян: показал объявление о том, что в Волжский драмтеатр требуются актёры. «Коля, тебя возьмут, ты парень фактурный!» Я с трудом вызубрил отрывок из «Василия Тёркина» и пошёл на прослушивание. Но взяли меня, наверное, всё-таки из-за фактуры…

-Это был ваш первый подобный опыт?

-Вообще-то нет. Я всегда любил театр, участвовал во всех школьных спектаклях и литературных композициях. Все твердили, что я артистичный мальчик, потому в 1973 году, сразу после окончания школы, я поехал в Москву поступать в театральный. Пробовался во все кино- и театральные вузы, но до второго тура был допущен только во ВГИКе и ГИТИСе. Во ВГИКе на курс к народному артисту СССР Сергею Бондарчуку и народной артистке России Ирине Скобцевой поступал в одном потоке с Натальей Андрейченко. Она первой впорхнула в кабинет, где сидела комиссия, и очень быстро вышла с улыбкой на лице: её взяли. А я вошёл последним. Сергея Фёдоровича в тот день почему-то не было, и ко мне обратилась Ирина Константиновна: «Что вы хотите, молодой человек?» — «Сниматься в кино! Разве по мне не видно?» «Тогда читайте басню!» И я прочёл басню Лафонтена, самую короткую, которую смог найти: «Лисица зайца пригласила на обед//Морали нет — и зайца нет». Комиссия от хохота легла на стол. Ирина Константиновна говорит: «Вам, молодой человек, пойдёт офицеров играть, фактура подходящая. Приходите на второй тур». Вышел я с показа окрылённый, но на втором туре уже присутствовал сам мэтр, и я ему не понравился. Слова не успел сказать, как он указал мне на дверь. Но, как видите, театр всё-таки есть в моей судьбе.

-А как насчёт пожелания Скобцевой играть офицеров?

-У меня разные роли. Я играл милиционера в «А поутру они проснулись», главу клана Монтекки в «Ромео и Джульетте», судебного пристава в «Тартюфе», Логинова в «Ордене республики» (тоже ведь, кстати, офицера, генерала!). А основателю ВДТ Вячеславу Гришечкину я очень нравился в роли медведя Балу в «Маугли».

Наверное, смотрите и думаете: «Николай, ты же без костылей передвигаться не можешь, какая сцена?» Отвечаю: обезболивающие лекарства никто не отменял. Зато каждый раз испытываю огромное удовольствие от победы над собой, от того, что сумел преодолеть боль. У меня другая проблема, на самом деле: не могу учить слова. Врачи сказали, что это «наследие войны» — напрочь пропала кратковременная память. Спасает богатый словарный запас: каждый раз, выходя на сцену, сочиняю монолог на ходу. А в целом всё хорошо. Благодаря театру, я снова научился улыбаться. Живу интересной, насыщенной жизнью. Репетирую новую роль.

Читайте «Волжскую правду», где вам удобно: Новости, Одноклассники, ВКонтакте, Telegram, Дзен. Есть тема для новости? Присылайте информацию на почту vlzpravda@mail.ru

Новости СМИ2