Локальные вооруженные конфликты на Северном Кавказе, которые вошли в историю как первая и вторая Чеченская война многих заставил внимательно перечитать кавказские произведения Льва Толстого. Но война в них рассматривалась исключительно с точки зрения психологического восприятия противоборствующих сторон, как человеческая трагедия.
Однако эти рассказы и повести, написанные не просто очевидцем, а непосредственным участником событий, являются еще и художественно-публицистическим осмыслением событий Кавказской войны, важным историческим документом.
Толстой, как любой участник боевых действий, пытается понять своего противника, узнать его. И в первую очередь он обнаруживает в нем воинственность, смелость, презрение к смерти, жестокость и ненависть к врагу. Причем здесь напрашиваются прямые аналогии с текущими событиями на Северном Кавказе.
Сходство боевых эпизодов из произведений Толстого с нынешними реальными фактами боевых действий, описанными средствами массовой информации, порой поразительное. И это объяснимо.
Благодаря исторической аналогии можно иногда выяснить довольно неожиданные вещи. Заглянем в повесть «Казаки»: «Объезд, посланный для розыска абреков, застал несколько горцев верст за восемь от станицы, в бурунах. Абреки засели в яме, стреляли и грозили, что не отдадутся живыми. Урядник, бывший в объезде с двумя казаками, остался там караулить их и прислал одного казака в станицу звать других на помощь… Чеченцы знали, что им не уйти, и, чтоб избавиться от искушения бежать, они связались ремнями, колено с коленом. Приготовили ружья и запели предсмертную песню».
Кстати, и ныне на Северном Кавказе боевики зачастую предпочитают смерть с оружием в руках сдаче в плен. Типичная ситуация, когда несколько членов банд подполья блокируются в доме или квартире и держат там оборону вплоть до гибели последнего из них. Такими сообщениями пестрят новостные ленты информагентств.
В течение года фиксируются десятки подобных эпизодов, но в редчайших случаях кто-то из боевиков капитулирует. С рациональной точки зрения, это не поддается объяснению. И Лев Толстой в своих кавказских произведениях это тоже никак не объясняет. Можно только предполагать, что гордые горцы предпочитают смерть позорному пленению.
Современные исламские боевики не только на Северном Кавказе, но и в Палестине, Афганистане и других местах в отношении своих товарищей не употребляют слова «смерть». Они используют выражение «стал шахидом». То есть смерть как таковая для них не существует. Это просто героический процесс перехода из нашего мира в небесный рай. Вот почему многие из экстремистов не скрывают, что мечтают стать шахидами, психологически готовы к смерти. Но погибать предпочитают в бою, чтобы успеть лишить жизни нескольких врагов.
Но если боевики придерживаются традиционной оборонительной тактики, то и войска применяют испытанный за полтора столетия прием штурма — атаку под прикрытием движущейся преграды. В XIX веке это была арба с сеном.«Воз сена был привезен, и казаки, укрываясь им, принялись выдвигать на себе сено… Казаки двигались; чеченцы, — их было девять человек, — сидели рядом, колено с коленом, и не стреляли…
Казаки с возом сена подходили все ближе и ближе… Вдруг песня прекратилась, раздался короткий выстрел, пулька шлепнула о грядку телеги, послышались чеченские ругательства и взвизги. Выстрел раздавался за выстрелом, и пулька за пулькой шлепали но позу… Прошло еще мгновенье, и казаки с гиком выскочили с обеих сторон воза».В наше время роль воза с сеном обычно выполняет бронетранспортер, а потом на штурм идёт спецназ. Так что мало что изменилось за полторы сотни лет со времен Кавказской войны XIX столетия.
Вспоминаю разговор в 2005 году с моим бывшим начальником – генерал-майором милиции М. М. Агиевым – ингушом по национальности. Речь зашла о том, почему боевики не сдаются в плен, а предпочитают смерть в бою. Мухарбек Магомедович отметил, что они преступники, и сражаются до конца. Это мнение человека, хорошо знающего историю, традиции и обычаи народов Северного Кавказа, большую часть своей профессиональной деятельности прослужившего в подразделениях уголовного розыска МВД России на Северном Кавказе.
Еще одна аналогия. Вот герой рассказа «Набег» видит кладбище рядом с аулом:
«…перпендикулярно стоящие высокие камни кладбища и длинные деревянные шесты с приделанными к концам шарами и разноцветными флагами. (Это были могилы джигитов)».Шесты на кладбищах в Чечне и Ингушетии можно видеть и сейчас. Обычай этот сохранился практически неизменным. Так что не просто могилы джигитов видел герой «Набега». Это были могилы убитых воинов газавата или, говоря современным языком, шахидов. А также, что гораздо менее вероятно, могилы убитых другими горцами. В этом случае шест с флагом становится символом грядущей кровной мести.
Этот маленький эпизод с кладбищем, на который редкий читатель обратит внимание, на самом деле говорит об ожесточении той’ кавказской войны. Из текстов произведений Толстого может возникнуть впечатление, что горцы почти не погибают. Это объяснимо. Автор видит войну глазами русского офицера или юнкера (кандидата в офицеры), он видит умирающих русских солдат, но горцы, скрывающиеся в лесу, вне его поля зрения. Однако они тоже гибнут в перестрелках и стычках, и об этом говорят многочисленные шесты на кладбище. Это явствует из контекста: Толстой ставит в один ряд «высокие камни» и «длинные деревянные шесты», что в какой-то мере уравнивает их количественно. Надо учитывать, что такие кладбища с шестами были возле каждого аула. Да и сейчас никуда не делись…
В рассказе «Набег» есть интересное описание одежды офицера, собравшегося на боевую операцию. Одет он был абсолютно не по форме.
«В четыре часа утра на другой день капитан заехал за мной. На нем был старый истертый сюртук без эполет, лезгинские широкие штаны, белая папашка с опустившимся пожелтевшим курпеем и незавидная азиатская шашка через плечо. Беленький маштачок, на котором он ехал, шел, понуря голову, мелкой иноходью и беспрестанно взмахивал жиденьким хвостом».Можно подумать, что офицер таким образом просто решил поберечь мундир — ведь не на парад едет, можно испачкать или порвать.А вот описание военнослужащих в Чечне несколько лет назад:«Для начала заметим, что среди воинов вроде бы регулярной армии не было хотя бы двух одинаково одетых в военную форму установленного образца… Присутствовали самые разные расцветки камуфляжа и всевозможные модели полевой формы. Откровенно неприятно резало глаза то, что почти все бойцы дополнительно «утеплялись» в спортивные костюмы, причем достаточно ярких тонов.
Головные уборы у солдат отмечались любого образца, за исключением, пожалуй, установленного, кокарды прикреплены где попало. Обуты были контрактники кто во что горазд, многие — в кроссовках. Отсутствовали только форменные ботинки с высоким берцем». Так описывает обмундирование российских военнослужащих Михаил Ходаренок. в своей статье «Призрак «Потемкина» в Грозном», опубликованной в «Независимом военном обозрении» от 15 ноября 2002 года. Как участник военных событий на Северном Кавказе могу добавить, что похоже был одет и я.
Заодно познакомимся с современным солдатским мнением об обуви. Обувь может рассказать о национальном составе группы. Чеченцы носят новые, тяжелые, но красивые ботинки с молнией и шнуровкой (причем они у них даже в лесу всегда до блеска начищены). Арабские наемники ходят в галошах, а наши спецназовцы — в кроссовках. Многие участники боевых действий, не понимали, почему чеченцы так любят ботинки. Они отмечали, что ботинки жесткие, в горах удобны, но в «зеленке» да еще в дождь чуть ступил — на них налип ком грязи и травы. Иорданцы, как правило, предпочитают галоши на босу ногу, потому что те легкие, когда идешь то мягко по кочкам пружинишь. Военнослужащие и милиционеры поголовно динамовские кроссовки носили… Удобная вещь. У кроссовок только один недостаток — белый цвет. Как тут не вспомнить деда Брошку из повести «Казаки», который всегда ходил в поршнях. Поршни — это, по сути, кусок сыромятной кожи, стянутой на ноге шнурком. Их надевают мокрыми, высыхая, они принимают форму ноги. Это легкая, удобная, мягкая и бесшумная обувь. Можно сказать, предтеча современных кроссовок.
Но вернемся к капитану из рассказа «Набег». Почему он отправился на операцию не в полагающейся по уставу военной форме? Многое объясняет эпизоды второй чеченской кампании. В Чечне в то время знаков отличия не носили, чтобы террористы офицеров не отстреливали.
Еще в Великую Отечественную войну офицеры поняли — их полевая форма не должна отличаться от солдатской. Командиров, выделяющихся из общей массы личного состава, противник отстреливает в мерную очередь. Потом эта истина подтвердилась и Афганистане. На Северном Кавказе буквально сразу же солдаты и офицеры стали одеваться и вооружаться одинаково. Ведь противник, выбив офицеров, превращает оставшихся без командования солдат в неуправляемую массу. Поэтому сейчас новая полевая форма одежды, утвержденная министром обороны РФ, у солдат и офицеров абсолютно идентична. В эпоху кастовой армии, отражавшей сословное строение российского общества, офицер ни за что не одел бы солдатскую форму. Но герой рассказа Льва Толстого, который отлично знает, что горцы в первую очередь охотятся именно на офицеров, находит выход. Стоит обратить внимание на такую деталь: «незавидная азиатская шашка через плечо». Толстой упоминает ее не зря. Офицеру полагалась шашка высочайше утвержденного образца. И противник, заметив характерные очертания эфеса, сразу понял бы, кто перед ним, хоть и в сюртуке без эполетов.
Более того, капитан и лошадь взял довольно неказистую. Маштачок, поясняет Лев Толстой, «на кавказском наречии значит небольшая лошадь». Капитан опять-таки не взял красивую рослую строевую лошадь, на каких ехали другие офицеры. И потом во время стычки «капитан в своем изношенном сюртуке и взъерошенной шапочке, опустив поводья белому маштачку и подкорчив на коротких стременах ноги, молча стоял на одном месте. (Солдаты так хорошо знали и делали свое дело, что нечего было приказывать им.) Только изредка он возвышал голос, прикрикивая на тех, которые подымали головы».Офицер не позволяет солдатам поднимать головы, чтобы лишний раз не подставлять их под пули, но сам стоит неподвижно на виду у противника. Однако для горцев он, как цель, неинтересен. И это позволяет капитану контролировать обстановку, руководить ротой и при этом не особенно опасаться за свою жизнь.
Произошла смена технологических поколений вооружения, но место действия — ландшафт, природная среда — осталось прежним, не изменились менталитет горцев, их религиозные представления. Среда и менталитет в значительной мере диктуют тактику партизанской войны. Именно такая война была на Кавказе 150 лет назад и происходит сейчас.
А раз так, то многие сходные события двух этих войн можно смело объяснить одними и теми же причинами. И это значит, что, анализируя военные эпизоды сегодняшнего дня, мы можем понять суть событий, описанных Толстым в его кавказских произведениях.
Предпосылкой окончания кавказской войны явилось то, что в 1859 году, русские войска взяли столицу Шамиля Гуниб, а сам Шамиль, после двадцати пяти лет борьбы сдался в плен. Командующий Кавказкой армией генерал-адъютант Александр Барятинский методично сжимал кольцо войск вокруг Шамиля, одновременно выслушивая глав родов, решая их проблемы и конфликты. Россия всячески демонстрировала, что способна стать выгодным партнером, который в обмен на формальное признание своей власти гарантирует сохранение образа жизни местных жителей. «Шамиля,- писал современник,- всегда сопровождал палач, а Барятинского–казначей». Такая политика лишала Шамиля сторонников быстрее, чем война. Чеченцы не были подданными Российской империи, а были завоеванным народом. Тем более не были военнослужащими России. И тем не менее на штурм Гуниба, ни оккупация Чечни не повлекли за собой подобных жестокостей. Если упомянуть о слове, данном иноверцу и инородцу, то у Толстого в его «Хаджи-Мурате» получается так, что именно из-за нарушения … вернее, из-за невозможности россиян выполнить данные ими обещания и погибает Хаджи-Мурат. И выглядит он намного симпатичнее, привлекательнее тех, кто его «подставил». Боевой офицер граф Толстой, воевавший с чеченцами, относится к ним очень уважительно, признает их честь и достоинство. На Северный Кавказ Л.Н.Толстой прибыл 30 мая 1851 года в станицу Старогладковскую. Здесь жизнь его протекала совершенно иначе. Толстому неоднократно приходилось принимать участие в военных действиях против горцев – сначала в качестве добровольца (в июне 1851 года), затем по вступлении на службу (в январе и феврале 1852 года, в январе-марте 1853 года и т.д.). 13 января 1854 года Л.Н. Толстой после сдачи экзамена получил офицерский чин. Не раз его жизнь подвергалась большой опасности. Однажды он едва не был взят в плен; это было 13 июня 1853 года; при переезде из укрепления Воздвиженское в крепость Грозную. У казаков он считался «джигитом», трижды был представлен к Георгиевскому кресту, но каждый раз неожиданные обстоятельства мешали ему получить награду. Сведения о пребывании Толстого на Кавказе довольно скудны, но известно, что постоянно он проживал в Старогладовской, подробно описанной впоследствии под названием Новомлинской, в повести «Казаки». Кроме того, он бывал в Хасав-Юрте, Старом Юрте, Грозном, Пятигорске, Железноводске, Моздоке, Тифлисе, ездил к берегам Каспийского моря. Чуждаясь офицерской среды, Толстой охотно сближался с казаками и горцами. Он был дружен со старым казаком Епишкой (Епифанием Сехиным), описанным им в повести «Казаки» под именем Ерошки. Казаки любили Толстого и впоследствии отзывались о нем с глубокой симпатией. Им нравилось молодечество Толстого, охотно разделявшего с ними и с боевыми товарищами все опасности. Известно, что он выказал большое присутствие духа и подлинную смелость при встрече с чеченцами, едва не захватившими его в плен.
На Кавказе он испытал сильную страсть к казачке, описанной в повести «Казаки» под именем Марьяны. Здесь на Кавказе, обрисовались многие черты, характеризующие зрелого Толстого как мыслителя и художника. Здесь им были написаны «Детство», «Отрочество», «Святочная ночь» («Как гибнет любовь»), «Записки маркера», «Набег», начаты «Роман русского помещика», «Казаки», «Рубка леса», «Дневник русского офицера».
Захватив Чечню, Российская империя запретила набеги, торговлю рабами и кровную месть. Но эти ограничивалось ее вмешательство в жизнь завоеванного народа. Победитель не мстил. Более того, Россия давала полную возможность «встроиться» в жизнь империи: служить в ее армии, например. Чеченец пользовался теми же правами, что и любой другой подданный. Он мог поселиться в Петербурге учить детей в тех же гимназиях, что и русские, армяне или казанские татары. На общих основаниях он мог поехать за границу, получив российский паспорт, заниматься бизнесом, копить богатства, делать карьеру. У Толстого нет идеализации Кавказа, есть спокойное принятие действительности такой, какая она есть.
Небольшая историческая справка для читателей о судьбе Шамиля. После того, как в 1859 году русские войска взяли Шамиля в плен, его поселили вместе с семьей в Калуге, где он прожил до 1870 года. Шамиль не ждал от русских пощады. Однако русский самодержец Александр II пожелал лично познакомиться с человеком, так долго сопротивлявшимся мощи России. А затем выделил имаму для проживания особняк в Калуге и пенсию. В Калуге Шамиль вел весьма светскую жизнь. К нему легко можно было прийти в гости. Шамиль хорошо говорил по-русски и быстро стал местной знаменитостью. Пленник пользовался широкой свободой и имел возможность лучше узнать страну, которую считал непримиримым врагом. В итоге Шамиль добровольно принял подданство Российской империи. Власти следили, чтобы Шамиль не сбежал, но никому не приходило в голову унизить его, оскорбить, тем более — казнить за ведение войны против России. Более того, в распоряжении Шамиля была свита, слуги. Вместе с ним проживали две его жены, дети, зятья, внуки, всего с прислугой двадцать два человека. На содержание дома правительством выделялось ежегодно по 20 тысяч рублей. Имаму Шамилю, кроме того, выплачивалась ежегодная пенсия в размере 10 тысяч рублей. Это было больше, чем в лучшие годы добывали набегами наибы Шамиля. В 1866 г. на свадьбе царевича Александра Александровича в Петербурге бывший имам произнес речь. оканчивавшуюся словами: «Да будет известно всем и каждому, что старый Шамиль на склоне лет своих жалеет о том, что он не может родиться еще раз, дабы посвятить свою жизнь на служение белому царю, благодеяниями которого он теперь пользуется».
Русские войска все теснее сжимали в кольцо территории с еще продолжавшим сопротивляться горским населением. 20 февраля 1864 года отряд генерала В.А. Геймана вышел к Вельяминовскому (Туапсе), к концу марта русские войска заняли Навагинское (Сочи), разгромив убыхов. Капитуляция убыхов 21 мая 1864 г. в урочище Кбаада (Красная поляна) считается официальной датой окончания Кавказкой войны. Оценивая его, Шамиль писал находящемуся в отставке князю Александру Барятинскому: «От всей души радуюсь великому событию окончательного покорения Кавказа – событию, которое принесет для этого края полное спокойствие и счастье». С этого времени прошло 155 лет.
В 1870 году Шамиль решил совершить священный хадж мусульманина в Мекку. Российская империя выпустила своего страшнейшего врага. Выпустила вполне официально, с соблюдением всех нужных форм и заполнением бюрократических документов. На том же основании, что и любого подданного Российской империи мусульманского вероисповедания. Он, собственно, и умер во время этого хаджа, в марте 1871 года в возрасте 72 лет. Умер вовсе не от руки тайного агента III отделения корпуса жандармов, а мирно, от старости. Прах его покоится в священных для мусульманина местах, и пусть покоится там в мире до скончания времен.
Николай Варавин, историк, Член Союза писателей города Волжского Волгоградской области, ветеран боевых действий на Северном Кавказе МВД России, пограничных войск КГБ СССР
